Здравствуйте все! Разрешите, так сказать, в качестве почина, внести свою скромную поэтическую лепту в копилку литературного общения.

Это - поэтический привет с Алтайской земли.
На языке алтайцев наше слово “узник” фонетически близко их слову, означающему - хозяин, главный дух.


Узник зябнет в башне высокой, -
Грозная тяжесть судьбы одинокой;
Ловит взгляд полыхания зарницы,
Сквозь узкие в стенах окна-бойницы.

Кочки болота – подножие крепости,
А за вершинами бездна отверзости.
Не слышно годами шагов человечьих,
Тропинка крутая, но нету здесь встречных.

Лишь редкий охотник косуль поджидая,
Взберётся на холмы мрачного края.
Вспорхнёт куропатка, вспугнув тишину,
И сосны упёрты в небес вышину.

Скалистые горы, в низинах туман,
Суровых просторов холодный обман.
Коряги и камни, колючек кусты,
Из трещин утёсов веток хвосты

Свисают как редкие власы главы,
Усами мостятся пожухлой травы.
И с каждой скалы своё око взирает, -
Какой сумасшедший сюда заползает.

Кому не сидится в уютных доминах,
Не спится на тёплых и сладких перинах?
Тому, видно, жизнь пресыщена стала,
Идея лихая в злые сети поймала.

Эй, путник упрямый, ты болен душою?
Скажи, наконец, что случилось с тобою?
Иль жизнь не мила, или в сердце обида?
Забрёл ты сюда узреть сверху вида?

Немые вопросы глядят ото всюду, -
Что далее делать “больной ” этот будет?
Где вдруг споткнётся, когда упадёт,
Насколько взойдёт и когда повернёт?

Хвати ли сил одолеть все преграды?
Мнит ли какую себе он награду?
Сможет ли быть на пределе тоски?
Давят тревогой и страхом тиски.

Сколько продлится терпение его?
Разве обитель средь гор для него?
Чуется тяжесть креста испытаний,
Но это начало грядущих страданий.

Узник с вниманием путника зрит,
Пока лишь молчание верно хранит.
И не спешит окликнуть того,
Вязнут в болоте ноги его.

Спрятал в расщелине Узник внимание, -
В срок ли пришёл, иль явил опоздание?
Чем он наполнил сосуд осознания, -
Мудрость вина или уксус терзания?

Чем угостится Инок заточенный,
Тяжесть земли держать обреченный?
Есть ли надежда: на помощь, услугу,
Руку подать давнишнему другу?

Сердце стучит, - пусть друг, пусть прохожий,
Пусть даже помочь ничем он не сможет;
Пусть мимо пройдёт, пусть же останется…
Господи, Сделай, как Тебе нравится!

Узника Тайны молитва проста, -
Просит за мир для людей у Христа.
Просит Судьбу оберечь непослушных,
И защитить детей простодушных.

Молятся вместе с Ним камни седые,
Деревья, цветы, травы луговые;
Плачут смолою сосны и ели,
Горной реки омовения купели,

Ангелов хоры, птичьи песни,
Снежные пики, долины, полесья.
Лиры небесных поэтов бренчат,
Белого Града Храмы звонят…

Но ухо земное лишь слышит листву,
От шага шуршащую тихо траву;
Дыханья усталость, в главе крови стук
Заглушат чудесных миров святозвук.

Лелея надежду услышать пример –
Хрусталь колокольцев из музыки сфер,
Ползёт к Одиночеству маленький друг,
И прячет в душе волненья испуг.

Хоть краешком глаза взглянуть на Святого,
И камень из сердца отдать для Благого.
Молитву счастливую вместе пропеть,
О, Господи, как же мне нужно успеть!..

Тихонько заросшая дверь отворилась,
И лилия белой звездой распустилась;
Чуть скрипнул порог и залился свет,
В очах доброта сказала: “Привет!”.

 

Odulf, большое спасибо, что поделились своим творчеством!

Метафора раскрыта в интересной интерпретации и лирических тонах.

Есть некоторые неровности в размере некоторых строк, но это вполне редактируется при доработке.

Ждем новых работ!

 

До этого я не знал, что вы Odulf также, как и многие из нас ранены Словом, что эта благая рана вам бередит душу и зовёт к исцелению не только своё тело. Спасибо за поддержку нашего проекта, особенно, что это Алтайская весть. Но зная вас, как интересного и вдумчивого исследователя творчества Н. К. Р., пользуясь случаем, прошу разместить на этой ветке ваши опытные работы по сличению фотографий и картин Н. К. А если вы при этом их проиллюстрируете своими строками, то будет ещё замечательней. Мой поклон Алтайским Твердыням!

 

О да!
Это настолько уникальная работа по сопоставлению Картин Н.К.Р. и реальных фото, что мы будем ждать с нетерпением и предвкушением!

Молодец, Олег Алексеевич, что напомнил столь интересную тему!

 

На счёт “раненый Словом” ) ещё в тему:

Ждут святых прикасаний струны души,
После долгих исканий, блужданий в глуши.
Натянулись страданьями, готовы звенеть,
Ноты жизнь предоставила, будут пальцы гореть.
Лад за ладом играет простой перебор,
Бог с душой Начинает Вести разговор.
Отдаваясь всецело музыке слов,
Что давно наболело, - открывает засов.
И садятся послушать незримые гости,
И мне радостен вид умирающей злости.


Спасибо за внимание и доверие. За тему картин Н.К.Р. и Алтай, подумаю.

 

Odulf, последний Стих синхронен моему мировосприятию в духе Солнечного Ветра:



НОВОЕ СОЛНЦЕ


- Почему люди не летают как птицы? - Спрашивала девушка.
- Крыльев не замечают! - отвечало Небо. – Мало в них Света!
Прозревшие уносятся ввысь. Их жизнь – полёт между настоящим и будущим!
….Днём вчерашним тускло шагает путник. Но и он рано или поздно взойдёт на вершину Горы!
- Куда продолжит Путь?
- К Солнцу!




Смерть заточила о нас ножи,
И заплела все Судьба Пути!
Новое Солнце в Сердце зажги,
Звездный Огонь на Земле воплоти!


Быстр и прекрасен духовный взлёт,
Воинов Света вечна рать,
Новое Солнце вновь нас соберёт
В Битве победу над тьмой одержать!


Всё одолеем - и вплавь, и вброд,
Через пустыни, моря и лес,
Новое Солнце идёт на Восход
Бог в Человеке отныне воскрес!

 

Предлагаю назвать одну из рубрик альманаха "Пути Господни". Неисповедимость, которая просится на язык, сделать Миссией поэтического направления. Загадочность, простота, глубина и аллегоричность при художественных выразительных средствах будут ступенями бесконечного пути поэта, обречённого исповедовать НЕИСПОВЕДИМОЕ. Так алтайский друг принёс на алтарь нашего проекта добротный дар!

 

О Сокровенном, о Неисповедимом. Именно так, говорить о тайных путях Господа можно и нужно в формате притч, новелл, в стихах, - их вроде как отвлеченность и сказочность помогают произносить вещи, непроизносимые вслух. Выступают в роли изящных, но прозрачных ширм. При внимательном и добром взгляде золотые нити истин начинают показывать блики, а затем, постепенно, с проникновением вглубь смысла, становятся – сияющими. Как и картины Н.К.Р. с их кажущейся лубочностью и нарочитой простотой, прячут в себе очень сложные, высокие космические тайны, эзотеризм которых трудно понимаем даже маститыми искусствоведами; простенькие ларчики, но - без ключей.
Отсюда можно вывести некий постулат, главный критерий при оценке литературного (или иного) творчества –
автор должен знать ключи к задаваемой теме, или как сказал Л.Толстой: автор должен знать - как должно быть. То есть, быть пропитанным нравственными императивами будущего, вечного; знать – в каком направлении движется эволюция человека и общества. Только такое знание жизненной Этики даёт право на Творчество. Без этой красной нити любое произведение остаётся в рамках статистики повседневности.

 

МАЭСТРО​

Яркий солнечный свет упал на стекла витража и преломился тысячью красок. Окна были огромны, во всю стену храма. Они светились. Стена раздробленного света. Внутри было тихо и прохладно. Пахло ладаном, на образах играл свет. В храме почти не было людей. Я люблю такую тишину. В ней как-то по-особенному думается. Одно дело служба, и совсем другое, когда ты словно в беседе с ликами. Во время служения всегда действо, хоры. А быть в храме, как сейчас, в тишине – это беседа с собой, соло.

Нам нужны паузы, в которых мы должны сонастроиться с внутренним ритмом. Жизнь – это непрерывный процесс, который преподносит нам событие за событием, а анализировать их мы уже, подчас, не успеваем. Нас несет поток – река жизни, в которой мы вроде бы живем и действуем самостоятельно. Не-е-ет, мы подчинены законам потока. Он подчиняет нас и со временем внешние силы столь настойчиво требуют от нас стиль и суть поступков, что в какой-то момент мы вдруг обнаруживаем, что стали не такими, какими когда-то собирались стать. Поток несёт нас, хоть мы и пытаемся как-то ему противостоять, поднимаем бунт и начинаем подгребать к берегу, но вдруг соображаем, что это – локомотив. И куда, под откос? И как к берегу, если это означает отстать, отказаться от единства со всеми, если жизнь и поток – синонимы? И что там, под берегом-откосом? Человек рожден для высокого, но будни, расчет, страх гонят его по накатанной.

Я сидел в храме бездумно. Была та редкая минута, когда можно было жить просто так, без спешки и суетных мыслей. Заиграл орган. Музыка была созвучна моему настроению, и я погрузился в мир звуков. Пришло ощущение, будто я оторвался от бренного и суетного и объединился с огромной стихией. Сначала медленно вплыл в нее, потом вознесся и омылся в чистых струях энергии. От меня, как короста, отпали уныние и страхи, напряженность и раздражения последних дней. Став чище и светлее, я наполнился ликованием и радостью. Я ощутил себя летящим и могучим, способным жить в других мирах и быть тоньше в своих проявлениях. Я ощутил в себе свет, и постепенно сам становился светом, наполняясь его мощью и силой. Моё тело, освобождённое от бренного, стало белым, как расплавленный металл…

Кончилась музыка. Какое-то время она еще жила во мне и в этом храме. Я открыл глаза. Храм был таким же, как и прежде, но уже иного качества. Он и всё пространство вокруг стало добрее и чище. Но не только внешнее, но и моё внутреннее стало каким-то иным, если раньше я ощущал, что я – это я, а вне меня весь остальной мир, то теперь пришло ощущение единства со всеми. Наверное, это ощущение можно назвать любовью. Потому что я любил всё вокруг себя: и эти стены, и эти своды, и эту щербинку на кирпиче кладки. Как тогда, молодым и юным, когда я разглядывал лицо своей любимой, мне нравилось в ней всё, и цвет прядей её волос, и веснушки, и изгиб её губ, и даже её голос и её милые мне привычки. Так и мир вокруг меня обрёл для меня некий новый цвет и состояние.

Скрипнули ступени. Сверху спускался маэстро. Он покашливал, направляясь к выходу. Мы встретились взглядами. Его глаза были глубокими и чистыми. Его взгляд не осуждал, а ободрял. Лёгкая добрая улыбка была на его лице. Мне так много хотелось ему сказать, но я не решался заговорить с ним. Имел ли я право обращаться к нему со своими вопросами? Но он сам подошел ко мне и что-то спросил. Знаете, бывает так, что тебе говорят одно, но за словами ты слышишь другое, вероятно и в этот раз случилось также. Впрочем, подходил ли он вообще ко мне? Может быть, нашего разговора и не было, и он причудился мне? Нет-нет, разговор был. В том смысле, что он-то мог и не подходить ко мне, но я-то отвечал тогда на вопросы, для меня этот диалог был и произошёл…
- Что несешь ты в себе?
- Грешен я! Ох, как грешен, отец.
- Не о том я. Все мы не без греха. Есть ли в тебе что-то кроме суеты, кроме этого сора будней? Да-да, я согласен, что человек рожден не для святости, для жизни. Для накопления своего опыта, для отдачи своего долга. Пусть даже каждый из нас ошибается и страдает от своих ошибок, но каждый должен и нести что-то. Есть ли что-нибудь такое в тебе? Твоё. Как глубок ты? Что можешь дать другим? Если есть и ты чувствуешь, что мир этот не совершенен, почему ничего не делаешь?
- Не знаю. Как сказать, что я глубок? Не знаю. Может что-то и есть…
- Во всех нас что-то есть. Порой в ребенке… Впрочем, мир ребенка огромен. Взрослый уже испорчен этим миром и он чаще становится тем, что другие ждут от него. Он мог бы что-то исправить, накопить в себе новое, но страх испортить о себе впечатление, останавливает его. Он инертен.
- Я понимаю, но не скажешь же: во мне НЕЧТО ЕСТЬ! Это идеология, плакат, а не истина, хотя может быть и правдива. Вы ж не об идеологии, надеюсь?
- Да, конечно. Есть? Отдавай. Не насаждай, не замалчивай, - отдавай. Отдавай, как лучшим друзьям. Жизнь нужно сыграть, как играют музыку, как пишут картины, стихи. Вот о чем я.
- Почему ты требуешь, чтобы я что-то имел, чтобы что-то делал, кто ты, в конце концов, чтобы требовать от меня?!
- Я не требую. Даже не уговариваю, я спрашиваю. Как спрашивают сигаретку на улицах. Я вижу, твой мир глубок и возвышен, но ты прячешь его. Когда-то я пришел в этот храм и на коленях плакал перед образами: Господи, ты видишь как мне тяжело в этом мире, как унижают, предают. А мне хотелось признания и мастерства, причем такого, какого нет ни у кого. Возвысится. Мне хотелось почитания, славы, но никогда прежде я не задумывался, что все, приходящие в храм, тоже что-то просят, но тут никто не поможет: ни им, ни мне. А как Господь может дать мне? Только через них, рядом со мной молящихся. У Господа нет других рук на земле. И я стал давать свой дар людям…
- Разве твой горький опыт не против твоих же слов? Да, я видел, как люди, проникнутые твоей музыкой ревут и стонут тут. А недавно я видел, как один юродивый упал здесь на грязный пол и, обхватив голову руками, валялся в слезах, познав мир твоих чувств. Познав твой мир. Твою силу… Но есть и обратная сторона у твоего возвышения – и в ней человек познает свою… низость. Как только замолкают последние аккорды, здесь, внизу, стоит рев. Они с твоей помощью познают глубины нечеловеческих чувств, они возносятся столь высоко, что начинают понимать, что они черви перед божественным, что они никогда не смогут вместить полностью, а тем более нести в себе твой мир. Они никогда не обретут той силы и той глубины, которую имеешь ты. И они презирают тебя. Их зависть готова растереть тебя в порошок. А ты зовешь меня наверх, к высокому, к органу… У меня нет слуха!
- Оставайся внизу. Думаешь ты первый? Нет, очередной. Думаешь таких как ты, пришедших в этот мир экскурсантами, мало? Ведь подняться, значит еще и нести. А это тяжело. Таких, вспорхнувших наверх, чтобы омыться божественными потоками, думаешь мало. Вспорхнули пустыми, пустыми сбежали. А надо нести, как пчела несёт мёд. Трутней-то, охо-хо-хо. А надо нести! Это и есть наш крест. В себе и для всех… Порой за всех. Ну, это не про тебя… Я стар уже. Мне все горестнее за трутней, мне жаль их. Тяжело, говоришь? Слуха нет? Но ты попробовал бы хоть раз. Подумай только, какая сила дается несущим! А завистливые плевки вслед? Что ж грустно. Но ты не прав. Если они и плачут и смеются – значит не все потеряно для них. Мозоли да коросту счищать с души – бо-о-о-льно, а то как же? Вот и сопротивляются. Еще презирают нас те, кто умер душой. Они не могут простить нам свой грех падения. Доселе им было легко и просто, пока не встретили действительно высокое, а встретив и познав в очередной раз всю глубину своего падения – воют. Они ж тогда не Христа распинали. Себя… Разве они тронули бы Христа, если бы Он был не по их душу? Но это касалось их, а как простить такое, когда наглядно показано, что истинно высокое не в их храмах?... Что ж, слуха нет? Оставайся внизу. Только тогда уж храм – это не для тебя.

В тот день я долго ходил по городу, но встречая что-то возвышенное – музыку ли, художественное полотно, словом то, что родилось в высоких сферах, начинал испытывать какое-то неудобство, дискомфорт. Всё, что было сделано высокими мастерами, становилось мне укором. И я понял, что это стыд, что это моя совесть заговорила во мне, которую я гоню от себя. Истинное творчество всегда отличается от ремесла и поделок. Оно может остановить даже бегущего и поразить своим величием. И когда начинаешь всматриваться, или вслушиваться, вдруг понимаешь, что ты словно встал на ступеньку и, как в детстве, увидал что-то такое, отчего ты даже остановил дыхание, ты прикоснулся к чуду. И, соприкасаясь с ним, ты тоже становишься его частью. Мне стало понятно почему так много вандалов, и почему они пытаются опошлить прекрасное. Таким образом они пытаются унизить высокое до своего уровня, даже ниже. Их любовь не идёт дальше любви к себе. А когда самость унижена – это больно.

Храм этот, как наваждение. Дошло до того, что я уже не могу думать ни о чем другом. Все другое потеряло смысл, значение. Я даже не знаю, что это за храм. Я вообще не понимаю, почему он все время оказывается передо мной… Но не в этом дело. Это МОЙ ХРАМ!

Легко сказать: «прожить жизнь, как пережить музыку». Но как? Музыка, мелодия, ритмика… как она приходит? Если писать картину, то понятно: вот она, натура, рисуй! А жизнь – это что, концерт для фортепиано с оркестром? Или просто живи и живи? Э-э-э-эх, да всё просто, не стоит заморачиваться, вот доживу до старости, всё исполню: построю дом, посажу дерево, выращу сына… а потом буду сидеть на лавочке, смотреть на детишек, радоваться или огорчаться… Нет, радоваться. Огорчаться-то чего? Дети – всегда радость, даже их вечно порванные штанишки и ободранные коленки – всегда волнующие хлопоты.

Буду как садовник в саду, на цветущий сад смотреть и радоваться. Что-то передать смогу… А кому нужны будут мои советы? Люди не любят советы. Им примеры нужны. Люди по большей части обезьяны, они подражать привыкли. То у них мода, то у них традиции, а еще есть такое глупое слово – «порядок», тот самый пресловутый «ordnung». Кто-то сделает не по правилам и смотрит по сторонам – не осудит ли кто? Чтобы сделать по-своему, нужна дерзость, а главное, надо очень хорошо знать то, что у тебя должно получиться в итоге. Летать мечтали все, но первым стал Икар. Аэропланы тоже делали все, кто только мог, но был первый авиаконструктор. И паровоз, и автомобиль, и космос кто-то открывал первым. И пока самолёт не полетел, а автомобиль не поднял пыль на дороге – никто им не помогал, никто не спешил им на помощь: зови не зови. Так было всегда: кто-то приходит, приносит в этот мир новое и очевидные преимущества этого нового становятся достоянием всех. Но во всех тех, кто стал первым, кто всегда чуточку впереди – есть что-то особое. Не от мира сего. А потом оно, пришедшее сюда из «не этого мира» становится нашим миром… Музыка сфер, как клокочущая энергия космоса, спускается в наш мир и становится реальностью. И, вероятно, надо быть частью того высокого, нести в себе «не этот мир», чтобы принять звуки и образы высоких миров.

Я опять сидел в Храме. Отупело глядя перед собой, я уже перестал понимать значение простых вещей. И тут я увидел девочку. Маленькая, щуплая. Светловолосая. Она была одета в простое платьеце, обута в легкие туфельки. В руках она несла сумку, ее шаги эхом отозвались от стен и купола. Девочка смотрела по сторонам, глаза её были широко распахнуты. В тоже время девочка была еще маленькой, ребенком, которую хотелось поддержать и ободрить.
Я улыбнулся ей. Встретившись с моей улыбкой, она стала увереннее.
Она поднялась к Маэстро.
Он играл, а она пела.
Орган звучал так, словно это был голос Храма. Голос девочки был необычайно чист. Могучие звуки органа оттеняли её высокий голос. Она словно чайка, а порой как легкая лодка скользила по высоким волнам и, едва касаясь поверхности, подчеркивала могучую силу океана.

Я забыл все. И себя тоже. Оказывается, слушая ее пение, я, незаметно для себя, поднимался по ступеням к ним. Когда они кончили петь, и Маэстро стал что-то говорить ей, шурша нотами и покашливая, я потихоньку, стараясь не скрипеть на ступенях, спустился вниз. Уже выходя из Храма, повстречал женщину, протиравшую пыль, и спросил:
-Что это за девочка, которая пела сейчас?
-А-а-а, - протянула она и улыбнулась, - это Наденька наша. Надежда. Что не слыхали раньше её? А-а-а, как поёт-то, а?

Что-то случилось. Со мной что-то произошло. Я понимал это. Наполненный чем-то новым, я бродил по городу, ожидая какого-то внутреннего оформления моих переживаний. Проносились машины, где-то ревела электричка, весело перекликались птицы. Я ничего не замечал…

Очнулся от боли в ноге. И тут увидел мальчишек, кидающих в меня камнями, и кричащих мне что-то оскорбительное. Поначалу я просто опешил, ведь мне казалось, что мир теперь гармоничен и прекрасен. Он чуден и наполнен высочайшим смыслом, так почему же они, эти дети, так агрессивны?
А, они, оказывается, по обычной детской проказе дразнились.
Я конфузливо улыбнулся им: а как же, ведь несмышлёные дети.
Но один из них побелел от гнева. Получалось, что своей улыбкой я возвысил себя в своей взрослости и смотрел на них снисходительно. Но он не искал моего снисхождения. Мое прощение было для него пощечиной. Схватив камень, он швырнул в меня. Камень летел прямо в меня. Камень прошлого. Обида давнего. И это не было игрой. На какой-то короткий миг во мне возникла борьба, желание отвернуться и одновременное понимание, что отворачиваться нельзя.

Я не отвернулся. Было больно. Мальчик напряженно глядел на меня. Скорее всего, ему тоже хотелось убежать, спрятаться, ведь он рассёк лицо взрослому человеку. Но и он понимал, что увиливать нельзя.
- Ты же ничего из себя не представляешь! – говорил его взгляд.
И он был прав.
Мы смотрели друг другу в упор и я не отворачивался. Позади нас, в глубине прошлого было что-то такое, что обязывало стоять и принимать долг прошлого. Как много надо было пережить, чтобы осознать один единый миг, за которым стояли тысячелетия.
И я пошел наверх. К Маэстро.

 

Спасибо Тебе за прекрасный воспитывающий рассказ, Маэстро С.В.!

Вот и рефрейминг стереотипа реагирования на зло произошёл в финале!

 

Маленький комментарий на рассказ “Маэстро” (если позволите). В нём пожалуй, главным персонажем стал – камень. Повествующий о себе автор (от первого лица) знакомит читателя со своим внутренним миром. Знакомит просто, искренне. Но это даже не знакомство вроде – “посмотрите какой я”, а беседа с самим собой, которую читатель невольно подслушивает, и когда уже сознание читателя вросло пониманием в душу автора, сроднилось, - тут, как “гром среди ясного неба”, летит камень. И теперь(!) камень попадает, горько ударяя в самого читателя (и это ключевой момент!). Камень болью, грубостью указывает Путь. Можно сказать: ”Чудны Господи, знаки Твоих путей!”.

Сильный художественный приём, побуждающий к внутреннему движению, к духовному шагу, - важен чрезвычайно. Спасибо.

 

Спасибо за такой комментарий. Мне очень важно услышать вас, людей, прочитавших мою работу, ведь я хочу и дальше писать, а это же не монолог с вами, как мне представляется, а диалог, поэтому трудно, когда нет ответа. Вы ответили и огромное вам спасибо за это.

 

С Вашим жизненным багажом, в котором опыт помножен на знание Основ Ж.Э., не писать – грех )
Хорошо бы публиковать подобные рассказы в семейных журналах, газетах…
Ведь наши жизни – это и есть пути Господни, а литературные труды – как знаки указующие, вдруг кому-нибудь помогут не сойти, или обрести свой Путь. И для продвижения таких тем обязательно найдутся Помощники Свыше.
Надо дерзать, успехов!

 

Симеон
(автор - Унисон. Из альманаха "Уральский магнит" за 2007 год)

Кажется, давно это было, но почему же по-прежнему больно и в тоже время радостно.
Вот сидят друзья. Вот Яков, вон там Пантелей, Архип смотрит исподлобья. Женщины сидят молча и чего-то ждут. Каждый ждёт своего и думает о своём. Только Симеону не по себе. Он уже давно в Риме. Давно они облюбовали этот дом, давно собираются здесь и беседуют. Иногда поют и веселятся. Они уже облазили все окрестности Рима, везде стараясь найти хоть какие-нибудь следы Петра. Но никто не знал о нём ничего. Но дом, в котором они собирались, кажется, о чём-то напоминал. Здесь было тепло, даже когда декабрьские ветра влетали в щели. Они часто молились вместе, пытаясь подражать апостолам Христа. Призывали Спасителя, Богородицу, но редко что-нибудь получалось. Но однажды, в молитве Симеон, как бы, услышал, почувствовал:
–Где вы меня ищете? Не там вы ищете. Не туда смотрите.
- Где ты Господи? – изумился Симеон.
- Я там, откуда приходит любовь. Я там, где она живет. Где же мне ещё быть, как не в Храме моём.
И всё перевернулось в душе Симеона.
- Нашёл, я нашёл! Я знаю, где искать, я знаю что сказать! Радостный, сияющий встретился Симеон со своими друзьями.
-Я нашёл Господа, - вскричал он.
-Я вам покажу – это просто.
- Просто лучину ломать - недовольно пробурчал Архип.
-Что ты нашёл – это не новость.
–И в святом писании об этом говорится - весело прокричал Пантелей.
–Ты говоришь то, что мы давно уже знаем.
Остальные молчали. Повисла гнетущая тишина. Ощущалась ревность и зависть.
–Да кто он такой, мы и сами всё знаем! - слышалось в этом молчании.
–Неужели не поняли – ведь это то, что искали - промелькнуло в голове у Симеона.
–Значит нужно объяснить, растолковать, показать.
И начались долгие пояснения, поучения. Всё чаще возникало недовольство в группе, тревожней становилось на душе у Симеона.
Однажды молодая женщина, не сводившая своего взгляда с Симеона, подошла к нему и тихо, чтобы другие не слышали, призналась:
- Я знаю, о чём ты говоришь, ты говоришь о любви, но я так боюсь её. Когда ты говоришь о любви мне больно и страшно. Неужели любовь что–то может. А может, ты говоришь не о том? Я не понимаю …. Я так верила тебе. И она замолчала. У Симеона в сердце что-то дрогнуло, стало тепло и, потупив глаза, он сказал что-то невразумительное о Божественной любви.
Но однажды ночью, он понял всё. Любовь и есть Бог. Любовь пробуждается от касания лучом любви другого сердца. И нет любви земной и небесной отдельно. Есть Любовь и всё. Просто любовь нельзя предавать, запрещать, убивать. Убивая любовь, я предаю Бога. Стало тепло в сердце, стало горячо и полились слезы благодарности этой женщине, сердце благодарило Христа за путь истины.
-Люди, знайте, что любовь и есть Бог в сердцах ваших. Люди, вы дети любви, а значит, дети Бога! Чего вы ждёте, чего вы ищете. Открывайте, взращивайте любовь и не страшитесь ничего. – Так говорил Симеон своим друзьям, так говорило сердце его. Но усиливалось раздражение на собраниях. И даже та, которая, так преданно смотрела в глаза, в какой-то миг отвернулась.
И пусто стало в душе, холодно, неуютно.
–Теперь всё равно. Пусть идут.
Стражники давно искали повод, чтобы уничтожить группу и не находили. Но неделю, назад, один из друзей, не выдержал и рассказал о своём недовольстве кому-то в городе. С обидой и сарказмом он рассказал о глупых мечтах, об идеях, которые могут пошатнуть существующий порядок. Шпионы донесли и власти забеспокоились. Главное, убрать главаря, остальные сами разбегутся.
И вот однажды, когда группа, как обычно, сидела кружком, а Симеон отрешённо глядел на огонь свечи, за дверью забренчало, затем без стука ввалились стражники в латах. Старший из них важно вышел вперёд и заявил, что проводится дознание о тайном заговоре против власти и ради формальности надо допросить старшего вашей группы. Все испуганно замерли. Одна из женщин выскочила за двери и убежала. Остальные молчали. Симеон вышел вперёд.
–Это я, ведите.
Оглянувшись, он попытался посмотреть в глаза каждому, но не нашёл ни одного встречного взгляда. Только она коротко взглянула на Симеона и, вздохнув, отвернулась. Сердце оборвалось.
- Ну всё, ведите быстрее, мне теперь всё равно - и Симеон медленно пошёл вперёд. Казалось, он чего-то ждал, но не дождался. Дверь захлопнулась.
–Ну что же мы - воскликнула она.
- Почему мы молчим!
- А ерунда, его завтра выпустят - сказал кто-то из мужчин.
Неделя тянулась бесконечно. Римская жара не доходила до подземелья. Мокрая каменная стена бугорчато вдавливалась в спину, когда Симеон навалившись на неё, наблюдал за вознёй крыс. Их было много. Они бегали по заплесневевшей подстилке из соломы, стараясь найти остатки пищи. Иногда касались рук, ног, но ни одна не пыталась укусить. Напротив, они, как бы, грелись около Симеона. И чувство благодарности согревало душу.
Суд был скорым. Три дня назад Симеона привели в местное судилище и приговорили к распятию, как опасного преступника. На вопрос судей Симеон ответил только один раз, отказавшись отвечать. Остальное время он молча осматривал помещение с узкими окнами. Смотрел на важные лица судий и что-то вроде усмешки, иногда возникало в душе. А больше было безразличия и тоски.
–Ну, скорее же.
И снова томительное ожидание казни, и тающая день ото дня надежда.
–Может кто-нибудь придёт. Ведь в римских тюрьмах разрешено посещение. Но никого, даже она не пришла. Ну, тогда всё равно. Неужели, обманул Христос, и нет любви? Неужели, она только там, за чертой. Как не хочется в это верить, но ведь я сам, на своём опыте всё узнал. Нет в Риме людям дела до любви, у них свои заботы. Главное, устроить свою жизнь сытнее и безопаснее. И теперь я знаю, какую бомбу я нёс в этот мир. Ну и поделом, я и так многим разрушил жизнь, позвав за собой. Они всё потеряли, но ничего не получили. Я виноват! Да и всё равно, она-то не пришла. У меня и огонь в сердце разгорелся ради неё. Ради неё я терпел насмешки и раздражение друзей. Ради того, чтобы в сердце моём горел огонь для неё. А если и ей он не нужен, то не нужен никому. Господи, ну пошли же быстрее этих палачей, они мне теперь нужнее всего.
Ещё прошло несколько дней и, наконец, к полудню, чертыхаясь, в подвал вошли стражники. Недовольным голосом, старший из них приказал Симеону подняться. На руки ему накинули верёвку, один из стражников потянул за неё и как корову на бойню потащил Симеона вперёд. На улице было жарко, хотя после сырости темницы жара была приятной. Улица была почти пустынной. Справа стояли приземистые дома бедняков, слева пустырь, на котором паслись свиньи. Узкая, замощённая камнями дорога, вела к площади. Верёвка жгла кисти рук и чтобы уменьшить хоть немного боль, Симеон старался не отставать от стражников. Но даже это не избавляло от толчков в спину. Ноги жгло раскалёнными камнями. Осуждённым не разрешали надевать сандалии.
-Ну, скоро конец и всё.
Но приближающийся гул толпы вывел его из оцепенения. Разряженный как на праздник народ возбуждённо шумел.
- Вот он - заулюкали мальчишки.
-Вор - кричали мужчины.
-Обманщик - взвизгнула одна особа и спряталась за спины других. Плевок попал в левый глаз и нечем вытереться. Гнилой помидор испачкал волосы. Камень угодил в левый висок, и что-то теплое потекло по щеке. Но пустота в душе, никаких мыслей. Только глаза искали, но не находили.
-Ну, скорее же - билась одна мысль. Вот спуск к реке, знакомое место. Здесь когда-то собирались с друзьями, пытаясь понять, что говорит река, о чём шепчет ветер, куда зовут звёзды. На берегу столб с перекладиной, похожий на крест. В Риме это привычный способ казни опасных преступников.
- Прямо как с Христом. Почему всё так, похоже? Только нет никого рядом, даже разбойников, что были с Христом. Только жгучее солнце и толпа в отдалении.
Подняли, привязали к столбу. Пятки поставили на подставку. Говорили, для того чтобы быстро не умирали. Резкая боль в кистях рук, в ступнях, но она казалась не сравнимой со жгучей болью в душе, от которой сердце давало перебои. Толпа недоумённо молчала. Обычно, приговорённые либо ругались, либо плакали и просили помилования. Иной раз, последнее, помогало. А этот молчит – значит, виноват, значит за дело. Так ему и надо.
- Господи, почему так холодно, хотя от жаркого солнца раскалывается голова. Почему не откликается никто, даже она? Почему мрак окружает сердце? Холодно, холодно.
Вечер, стражники развели костёр, их трое. Слышен смех и разговоры о любовных утехах. Они недалеко, метрах в пятидесяти. Молодые парни, весь день мучившиеся от жары, не обращали никакого внимания на Симеона. Река, кажется безразлично, несёт свои воды. Город скрылся из виду, погрузился в ночь. Яркие звёзды, как крупные брильянты, смотрели на Землю.
-А их нет и её тоже нет. Сколько же ещё ждать? Неужели любви нет и это всё обман? А если любовь есть, то она должна была прийти! Не мог солгать Господь! А это значит, что я усомнился в Нём! Она была! - Отбросив обиду и сомнение, он вспомнил всё, вновь увидел толпу в день распятия, сквозь слёзы увидел Её. Она стояла позади толпы, немного в отдалении, в темном одеянии, с прижатыми к груди руками. В момент, когда толпа разошлась, она осталась одна и медленно, подняв правую руку, перекрестила его. В этом отчаянном жесте была заключена вся жертва и вся её любовь к нему. Если бы стражники заметили, то это могло стоить ей жизни. И он понял, что всё не зря! Что Христос сказал правду!
- Господи, я иду к тебе! – Прозвучало в сердце.
Холод охватил руки, ноги и приближался к сердцу. Тьма застилала глаза, но надежда уже не покидала его. Последний взгляд из-за опухших век, обкусанных мухами, и судороги по рукам, ногам, по всему телу. Кажется, всё продолжается вечность. Но вихрь понёс куда-то, прокрутил сквозь непроходимую тьму и забрезжил свет. Снова Рим, солнце, река, крест и безжизненное тело волокут куда-то. Но снова воронка, бешеное вращение и страшная сила, втягивающая в неё. Затем нежная мелодия охватывает душу, чувство освобождения и наконец, что-то вроде светового порога.
А там, протянув к Симеону руки, стоял Он, и сказал:
- Здравствуй Брат мой!-
И любовь вспыхнула в сердце с такой силой, таким ослепительным светом, что сияние Двух, стоящих друг против друга, вызвало молнию над рекой, над Римом, во всей Вселенной. Несказанная радость и счастье охватило всё существо Симеона.
-Он назвал меня братом! Значит я брат его.
Любовь возродила, оживила душу.
-Любовь есть жизнь, она дает путь и я снова готов идти на Землю, подумал Симеон.
-Пойдёшь, услышал он в ответ.
- Пойдёшь с любовью и за любовью. Вера в меня и есть любовь, а любовь есть вера в меня. Я буду с тобой всегда, если ты не отречешься.-
И Симеон почувствовал, что ему не страшны ни распятия, ни костры, ни даже предательства. И если верить любви и идти за ней в бесконечность, через все испытания, то обязательно придёшь к Христу.
Она пришла, потому что любовь, зажженная в сердце, уже не могла погаснуть. Да она и не хотела этого. Все эти мучительные дни и часы она была рядом, потому что любила. Но Симеон не мог видеть её из-за жгучей обиды. Ещё тогда, на собрании, ей по земному, по привычному показалось, что Симеон, в гордыне своей, отверг любовь её и всё отдал только Богу. И в тот момент, ей показалось, что её любовь не нужна и она усомнилась в ней. Он говорил о божественной любви, не видя Любви земной. И обида в тот миг заслонила ей всё. Но когда его вели к берегу реки, она шла, в отдалении и не хотела ,что бы он её видел. Ведь он отверг её лучшие чувства, как ей казалось. И так, в заблуждении они шли вместе на свою общую «Голгофу», ещё не понимая, что там будет предана распятию их Любовь. Они оба умирали в тот день, мучительно идя сквозь свои заблуждения. Но в один миг Любовь у обоих осветила сердца и они оба воскресли. Он и Она в этот миг соединились в истиной земной и божественной Любви. Ибо если любовь есть, то она всегда едина. Их обоих напутствовал Христос на служении Любви. Она осталась идти по Земле, продолжая его дело, а теперь уже их дело, до конца дней своих. Он светил, ей оттуда, помогая идти, нести свет Любви, огонь сердца. И они уже больше не расставались, идо луч Любви соединил их на все воплощения. И каждый раз, приходя на Землю, они искали друг друга, потому что искра истинной любви, пройдя страдания, никогда не гаснет. Есть Космический закон, неподвластный ни времени, ни пространству, ни событиям, ни людям.

 

На Уральском магните изменения. Все с Солнечного ветра сгруппировал в один:
Солнечный ветер
Список опубликованных работ сегодня вырос. Добавилось Как Свет сохранить

 

Хотя до сих пор мы не смогли выпустить ни одного номера альманаха, что не фатально, но продолжаем радоваться свежим и добротным поступлениям в наш редакционный портфель. Вот и ещё один подарок судьбы. Если бы читающие Учение, как бы это помягче :smu:sche_nie: прилагали у себе простые логии и крылатые фразеологизмы Авторов книг Учения Ессев и Евангелий, то верно, часть издержек бравурности и бретёрства, можно бы оставить на страницах ЛС.

 

выпустить - всегда успеем. Важнее - писать, а не сачковать. И с этим у меня пока туго.

 

Зато картины какие пишешь!

 

Спасибо на добром слове, но это всего лишь этюды. Картины будем писать попозже...
Вот ещё наброски:

 

Сергей Васильевич! Да ты, батенька, мастер...!!! Портрет самый сложный жанр, тысячи живописцев сняли бы перед тобой шляпу! Но почему ты называешь этюды копиями? Поясни любителю...