Друзья, прочтите, пожалуйста, что написала наша севастопольская школьница. Это конкурсная работа V Международного литературно-художественного конкурса «Гренадёры, вперёд!» – «Душа моей Родины». Думаю, никто из вас не останется равнодушным. Посвящаю моей прабабушке, Ольге Левитской, участнице севастопольского подполья Проснулся Василий, ученик седьмого класса, не от звона будильника, как это обычно бывает в школьные трудовые будни. Разбудил мальчика непривычный для мирного двадцать первого века грохот. Это за окном, что-то разорвалось. Окна от удара задрожали, но не разбились. Так началось утро, которое запомнилось Васе надолго. Хотя главные события произошли в этот день, но стоит вернуться на день назад. Именно тогда началась эта история. Но, ни кто другой не сможет лучше описать её, чем сам Вася. Он и расскажет о случившемся. Я обычный севастопольский школьник, большой патриот Гарри Потера и почитатель кока-колы, с гордостью могу назвать себя типичным представителем своего города. Это и есть вся исчерпывающая информация обо мне. А что касается моей семьи, мама всегда занята, а папа, хотя и не археолог и не школьный учитель, но очень увлекается историей. Я его интересы не разделяю, но экранизации сражений смотрю с удовольствием, не вникая в суть происходящего. Вот и сегодня, я с папой поехал в Балаклаву на реконструкцию боя освобождения Севастополя от фашистских захватчиков. По дороге папа увлечено рассказывал мне о событиях тех лет. Но из его обширного повествования меня заинтересовали только два обстоятельства. Первое, то, что после боя будут кормить настоящей полевой кашей с тушенкой, а второе – можно и перед товарищами похвастаться. Среди множества людей, приехавших из разных городов и стран, особо выделялись ветераны. Они были в орденах и почти что все с палочками. И вот началось наступление. Раздались выстрелы, и пошли в атаку советские солдаты. Немцы, занявшие высоту, постепенно начали отступать. Взрывпакеты, в большом количестве, словно град посыпались с неба. Они быстро окутали поле сражения дымом. Одетые в форму того времени участники реконструкции умело выполняли свои роли. Иногда, человек, изображающий мертвого или раненого солдата, в замешательстве вскакивал и выбирал более удобное место для своей временной смерти. Все было не настоящее: пули, снаряды, и даже немцы. Но люди всему этому почему-то верили. Сопереживали и сочувствовали солдатам. Был бы я там, на войне, научил бы их всех, как воевать надо. Но, несмотря на мои суждения, высота была взята, а настоящая война выиграна и без моей помощи. Мертвые начали постепенно оживать. К защитникам и оккупантам с одинаковой благодарностью и добротой подходили растроганные зрители и пожимали им руки. Некоторые ветераны были так тронуты, что со всей искренностью поздравляли участников боя и желали им дальнейших успехов. Когда я подошел к одному из военных, чтобы получше рассмотреть заманчиво поблескивающий автомат, то одновременно со мной к нему подошел седой старичок с палочкой. Ордена, украшавшие его старенький пиджак, говорили о его боевом прошлом. Мне стало интересно, что скажет ветеран мужчине в плащ-палатке болотного цвета с серьезным лицом. На мое удивление старичок вдруг заплакал и, пожав бойцу руку, выговорил сквозь слезы: «Все так и было!». Я был поражен. Чего тут плакать, все же кончилось хорошо. Никого даже не убили на реконструкции. А его слова, что они вообще значат? Было и было. Нашел о чем плакать. Но мое удивление только увеличилось, когда девушка с косичками, тоже участница реконструкции, начала утешать старичка. И сама чуть не заплакала. Я ушел разочарованным. Полагающаяся мне каша, оказалась очень вкусной. После сытного полевого обеда я с другими мальчишками собирал на склоне, где проходил бой, гильзы от патронов. Патроны были холостыми, без пуль, это было видно по сжатому концу гильзы. На её обратной стороне стояла дата производства 1947 год. Я побежал поделиться с папой радостью своей находки. Вечером я вспомнил о том странном старичке. С этими мыслями я и уснул. – Вася, вставай, вставай! Нужно идти! Я открыл глаза и увидел перед собой обеспокоенное лицо мамы. Что-то в ней изменилось. Но не успел я спросить, как за окном раздался пронзительный свист, а потом, что-то разорвалось. Мама вся сжалась. Для меня это оказалось достаточно веской причиной, что бы немедленно вскочить с кровати. Еще очень рано. В комнате темно. Но я заметил, что со стола исчез компьютер, а на стене тикали часы, которых еще вчера не было. Я быстро оделся. Когда мы выходили из квартиры, мама взяла со стола какой-то сверток и быстро спрятала в сумку. Я шел в замешательстве, вцепившись в мамину руку, и ничего не мог понять. Шум на улице стих. В слабом предрассветном освещении я увидел город. Солнце постепенно выкатывалось из-за горизонта и придавало панораме новые краски. Но вместо ровных геометрических силуэтов крыш я увидел обезглавленные дома и одиноко возвышающиеся стены. Все было в руинах. Вновь взглянув на разрушенный город, я вспомнил фотографию Севастополя 1942 года, которую видел на столе у папы, и под ней надпись: «Севастополь пал!.. Германскими войсками взята сильнейшая в мире крепость – Севастополь… – начало июля 1942года, немецкая газета, южный фронт». Как за одну ночь мой город мог так измениться? – Мама, что случилось? Почему мы куда-то бежим? – спросил я. – Что случилось? – ласково передразнила меня мама, – Вася, ты, что еще не проснулся? Война, сынок, война. Как война? Я окаменел. Если бы я мог увидеть себя со стороны, то нечего и сомневаться, луна на моем фоне смотрелась бы более румяной. Почему война? С кем война? Зачем война? И наконец, почему я узнал об этом, когда от города остались сплошные руины? Ни когда еще в жизни, ни на одном уроке у меня не возникало столько вопросов, сколько возникло за эти две минуты. Мне почему-то стало страшно. Вопросы продолжали накапливаться в моем неподготовленном мозгу, и я чуть было не спросил, надо ли мне сегодня идти в школу. Но, посмотрев на развалины, спросил: – Куда мы идем? – Клеить листовки, – ответила мама, – мы же подпольщики. – Как это? – спросил я в замешательстве. Мама улыбнулась, ей этот вопрос, наверное, показался глупым. Она сказала: – Мальчик мой, ты не заболел? Мы же члены подпольной организации под руководством Василия Дмитриевича Ревякина. Ты что не помнишь его, он сбежал из немецкого лагеря. Сейчас у немцев, как учитель химии числится. Они, конечно, не знают, что он воевал, в плену был. Думают, что болен смертельно. – Ну, а листовки зачем? – Как, зачем? Что бы те, кто в городе остались, духом не падали, в победу верили, перед фашистом на колени не становились, – говорила мама, клея на стену дома листовку. Одну листовку она протянула мне. Там красивым почерком было выведено: «…Мы обращаемся к вам в надежде быть еще полезными Родине и нашему народу. По возможности сопротивляйтесь. Все случившееся страшно, но так долго не будет. Наши помогут нам…». – А мы не только листовки клеем? – робко спросил я. – Конечно! Бежать из лагерей военнопленным помогаем, недавно, подпольщики румынское судно «Орион» подорвали. Мы устраиваем диверсии в судоремонтных мастерских и на железных дорогах. С партизанами вот связались. Помогаем друг другу. Павел Сильников с Андреем Максюком радиоприемник собрали. Сообщение с Большой земли слушаем, а потом на листовках распространяем. Жизнью люди рискуют. Против страшной силы борются. – Какая ты молодец, мама, – сказал я с удивлением и гордостью за маму и себя. – Какая ж я молодец? Ты не меня хвалить должен. Я только листовки клею, – скромно ответила мама, – Михаил Пахомов, вот он герой. Его возле железнодорожной станции с листовками немцы схватили. Пытали его несколько дней, страшными пытками. На спине, звезду вырезали. – Он выдал кого-нибудь? – спросил я, не подозревая о силе духа этого человека. – Нет, – ответила мама, – ни слова не сказал. Но фашисты на этом не остановились. Я вопросительно посмотрел на маму. Мне хотелось узнать, что же было дальше с Пахомовым. Говорить мама мне, явно, не хотела. Ее тон с каждым словом становился все печальнее: – Глаза выкололи, – вздохнула мама. – Ну, тогда он, наверно, сказал? – задержав дыхание, прошептал я. – Человека ты этого не знаешь! – горячо сказала мама, – не сказал он врагу ни чего. Не забывать просил, когда на расстрел вели. И, правда, таких людей я никогда не знал. Я понял, сила духа – не пустые слова. Оказывается, существуют такие люди. Мне стало жаль Пахомова. Я никогда не читал книг о войне и о настоящих людях. Если есть такой человек, а он есть, то он не один. Есть и другие великие люди, которые оказались для меня неизвестными, словно из затерянного мира. Мне стало стыдно перед Пахомовым и другими героями. После того, как листовки были расклеены, мы пошли в штаб подполья. Дом был одноэтажный, деревянный. Мама отворила дверь. Мы зашли. В комнате, тускло освещенной свечкой, находилось несколько человек. За столом сидела девушка, её глаза выражали усталость. Напротив нее сидел молодой человек. Он замер в ожидании чего-то. Над столом склонились еще двое подпольщиков, один в сером плаще, а другой в поношенном пиджаке. Они были взволнованы. Мама, стараясь не нарушать тишины, тихо поздоровалась и прошла к столу. В ответ ей приветливо кивнули. Девушка за столом добродушно улыбнулась. Но улыбка только на мгновение осветила её лицо, которое тот час же стало серьезным и сосредоточенным. На столе стоял приемник. Из него раздался слабый, приглушенный звук. Это был голос с Большой земли. В комнате произошло оживление. Мужчина и девушка, сидевшие за столом, начали быстро писать. После записи прошло около часа. Каллиграфическим почерком было написано тридцать листовок. Их разделили между присутствующими. Мне досталось пять листиков, в которых говорилось: «…К вам обращаемся Мы, Ваши кровные товарищи по классу и оружию, товарищи по совместной борьбе… День расплаты с врагом настал…». – Оля, нужно перевести листовки на немецкий язык. Пусть немцы знают, что наши скоро придут, – сказал мужчина в сером плаще, девушке, которая только, что вошла в комнату. Рассвело рано. Пришло время расходиться. Взяв листовки, без лишних слов подпольщики вышли из дома. Мама сказала, что мужчина в сером плаще и есть Ревякин Василий Дмитриевич. Тогда я еще не знал, что присутствовал на последнем собрании этих храбрых людей. Среди подпольщиков оказался предатель. Людвиг Шпурник не выдержал пыток и всех выдал. Мы с мамой узнали, что почти все члены севастопольской подпольной организации были схвачены. Я все надеялся, что они смогут спастись. Мне так и казалось, что вот-вот они покажутся из-за поворота. Миленькая девушка, как обычно улыбнется, а мужчина в сером плаще кивнет мне головой и пожмет руку. Но этого не произошло. – Что с ними будет? – спросил я. – Расстреляют, – ответила мама. Больше я не стал ни о чем спрашивать. Вечером, когда стало достаточно темно, мы пошли к стенам тюрьмы, где находились сотни заключенных, а среди них и мамины товарищи. Мы тихо пробрались к камере, где находились подпольщики. Через решетку были видны их силуэты. Увидев нас, заключенные подошли к оконному проёму. Лицо девушки было мужественным. «А мы вас ждали», – спокойно сказал мужчина в сером плаще, как будто ничего не произошло. По его интонации можно было подумать, что это была не последняя встреча. В решетке показалась рука девушки. Она попросила передать записку ее маме. Вдали замелькал свет фонарей. Приближался немецкий патруль. Пришлось уходить. Мы в последний раз взглянули на заключенных товарищей. Девушка попробовала улыбнуться. Ревякин пожал мне руку и сказал: «Не забывайте нас». В руке у мне оказалась записка. И мы уныло пошли прочь от тюрьмы. Дома мы зажгли свечу. Я развернул записку девушки и положил ее на стол. Она писала: «Мамочка, моя родная! По ночам слышим, как гудит земля. Это идут наши. А вчера на решетку присел серый пушистый воробушек. Он долго рассказывал нам о весне, цветущих подснежниках, о скором освобождении. Жаль, что нас уже не будет! Как хочется жить! Мне ведь только двадцать. Но я не жалею, что выбрала этот путь! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Помни свою Женьку. 12.04.1944г.». Мне стало жалко Женю. Так я и заснул. Наступило утро. Двадцать первый век принял меня с распростертыми руками. Война прошла. Прошла 65 лет назад, унеся с собой жизни сотни добрых и мужественных людей. Я никогда раньше не слышал о подпольщиках и не знал об их подвиге. И таких, как я, наверное, большинство. Не знаю, был то сон или волшебство. Но одно, знаю точно, я побывал в затерянном мире. В мире подпольщиков, который оказался для меня и моих сверстников миром затерянным, неизвестным, забытым. На папином столе лежала книга, в которой я увидел знакомое имя: «Василий Дмитриевич Ревякин. Руководитель подпольной организации в городе герое Севастополе. Посмертно присвоено звание Героя Советского Союза». Я долго рассуждал о настоящем и о прошлом. Но каково было мое удивление, когда у меня в кармане, что-то зашуршало. Это была записка узника фашистских застенков. Я развернул лист. Не ровным почерком было написано: «Но и мертвые мы будем жить в частице вашего великого счастья. Ведь мы вложили в него нашу жизнь. …Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых! Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас!…» P.S. В рассказе все имена подлинные. Моя прабабушка, Ольга Андреевна Левитская, встретила день Победы в Севастополе. Но я родилась значительно позже и её никогда не видела. Илларионова Светлана, 13 лет, Севастопольская школа № 3
Спасибо, Оля! Действительно, нельзя остаться равнодушным. И мыслей волна нахлынула. Сами-то мы, люди более старшего поколения, хоть и родившиеся после войны, часто ли вспоминаем подвиг воевавших с фашизмом? Что же говорить о наших детях, а тем более - внуках. Честно признаюсь, я со своими внучками ни разу не говорила на эти серьезные темы (подвиг, благодарная память, неприметное мужество и героизм, любовь к Родине). Хорошо, что все-таки есть те, кто пытается донести до сознания нового поколения эти столь нужные для развития духовных качеств понятия. И эта 13-летняя девочка в их числе. Наверное она из детей нового сознания. Как хорошо, что их приходит на землю всё больше и больше. С их помощью и будет меняться наш мир.
Мишкинa сказкa Эту сказку написал мальчик Мишка, живущий в хосписе. Ему 12 лет. С прошлой осени он "отказной" у врачей. Он написал ее на школьный литературный конкурс. Он хочет, чтобы его сказку читали. Когда Мишка лежал в реанимации, ему пообещали, что его сказку будут читать. Прочтите, пожалуйста! Это одно из тех чудес, что мы можем сделать, чтобы исполнилось желание ребенка. Пусть его сказка живёт и ходит по миру. Мишка заслужил это. Сказка о лунном лучике «Жил-был маленький золотистый лунный лучик. Он был совсем тонкий, с трудом пробивался сквозь густые тучи. В сумрачном лесу он часто терялся среди веток, и не мог попасть в комнату через окно, если шторы были задернуты. Он мечтал стать таким, как старшие братья - сильные и яркие солнечные лучи, чтобы приносить всем тепло, жизнь и радость. Лучик печалился: «Неужели я всегда буду таким слабым? Что я смогу сделать хорошего?" Но однажды красивая серебряная звездочка сказала ему: « - Мы с тобой - особенные. Мы умеем светить ночью и дарить миру ..волшебство. Просто гори от всего сердца и ничего не бойся!" И лунный лучик побежал по темной воде реки и нарисовал сверкающую дорожку. Все птицы, рыбы и даже деревья на берегах залюбовались ею. Потом лучик пробрался в открытую форточку одного дома и ласково погладил по щеке малыша, который увидел сказочный сон. Лучик заиграл на лесной листве и помог заблудившемуся олененку найти свою маму. А к утру он, усталый и счастливый, возвратился домой - в лунный диск. И спрятался там до заката, до следующих подвигов!" Друзья! Пожалуйста, перешлите эту сказку своим друзьям. Пусть у неё будет долгая жизнь! И пусть она продлит жизнь и её маленькому автору Мишке.
«Нам предстоит решать Много задач и вопросов Нам, которым только десять лет, Уже десять, А ведь вопросов так много!» Д. Кимельфельд. «Мне 10 лет».Джонатану сейчас примерно 18 лет. Он – стипендиат Благотворительного Фонда им. Е.И. Рерих, отмечен наградами многих литературных конкурсов. В их числе Гран-при открытого конкурса молодых журналистов «Ступень к успеху – 2009» в номинации «Почему тускнеет зеркало души?». Джонатан – обладатель ордена «Молодое дарование России – Чароитовая звезда», высшей общественной награды Геральдической палаты РФ, один из самых молодых писателей в мире. В этом качестве он является членом Международной ассоциации писателей и публицистов (МАПП). Его первый рассказ «Санька» был опубликован в журнале «Норильский никель», когда автору было 9 лет. Однако проба пера произошла у Джонатана намного раньше. Уже в пятилетнем возрасте он написал притчу «Чьи пирожки вкуснее?», в которой отразил свой взгляд на вечную проблему нравственного выбора между Правдой и Ложью. В этот же период мальчик записал первые строки своей удивительной философской поэзии в японском стиле хайку: «На серебряном блюде лужи Ломоть Неба. Больно наступить.» 2001 г. (5 лет) С тех пор родители будут бережно собирать записи сына. Джоник с самого рождения был непохожим на других детей. И даже имя его, данное в честь героя известной философской притчи Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», было необычным. А это в стиле танка. 2006 г. (10 лет):«Все смерчи бед, которые закружат нас, Заставят выкрикнуть в пространство: «За что же? Ну за что?» Лишь суть вопроса измените, Промолвив тихо: «Для чего?» 2008 г. (12 лет) "Улитка рожки показала, Доверчиво смотрит. О, священный восторг, Еще один микрокосмос На ладини моей держу." "Мистический свет звезд. Слышу ясно Манящий звук Селены. По Млечному Пути бегу, Спеша обнять свое созвездье Козерога." Продолжение будет.
Продолжение. Часть 2. Джонатан Кимельфельд. 2002 г. (6 лет) «Чьи пирожки вкуснее?» «Жили на свете две сестры. Звали их тетушка Правда и тетушка Ложь. Они жили в маленьком домике, зарабатывали на жизнь тем, что пекли пирожки. Тетушка Правда и тетушка Ложь так были похожи, что люди их часто путали. Тетушки ходили по домам, продавая пирожки. Только вот беда, - пирожки тетушки Лжи были нарасхват. Такие они были сладкие и нежные, как майский мед. Покупая их люди говорили: «Ах, тетушка Ложь, ваши пирожки – объедение, после них так хорошо. Когда мы их едим, то спасаемся от многих неприятностей. Пеките их больше!» А пирожки тетушки Правды покупались плохо. Когда люди их ели, они казались им горькими. У многих на глазах появлялись слезы, а некоторых, поговаривают, эти пирожки даже убили. Тетушка Ложь разбогатела, накупила себе платьев и драгоценностей. Ходит по людям веселая и пригожая. Глядя на неё все говорят: «Ах, какая Ложь красивая!» А тетушка Правда еле-еле сводила концы с концами. Но она утешала себя: «Да, у моей сестры сладкие пирожки, но к сладкому быстро привыкаешь и хочется, чтобы было ещё приторнее. А от приторного у покупателей портятся не только зубы, но и мозги. Мои же пирожки хотя и не слишком вкусны, но если их есть постоянно, то тренируешь зубы и разум, и становишься сильным и мудрым». Так и живут на свете до сих пор две тетушки, продают свои пирожки. Может быть, когда-нибудь они заглянут и к нам, позвонят или постучат в дверь. Интересно, у кого из них мы с вами купим пирожки?»
Что сказать? Это так неожиданно! Удивительно! И эти творения шестилетнего ребенка вызывают такой оптимизм — значит, люди действительно развиваются! Где это видано, чтоб ребенка волновали вот такие вопросы? Чтоб он так задумывался о нравственности? Чтоб он имел такое мировоззрение? Поневоле вспоминаешь себя в соответствующем возрасте и сравниваешь... Да какое может быть сравнение? Спасибо, Романтик!
Друзья, название темы "Пишут дети". Но то, что я предлагаю вам - это "о детях". Я позволю себе перепечатать фрагмент из книги Сергея Лапина «На краю света». Чем он интересен мне, надеюсь, что будет интересен и вам? Тем, что автор «заглядывает» немного за край обыденности и освещает очень привычные понятия. "Странная метаморфоза детства". " Что я дал этому миру? Что сделал такого хорошего, что он меня любит? Вроде ничего. Значит, меня можно любить просто так. Солнце, согревающее меня всю жизнь, и ветер, осушивший мои слезы своим теплым дыханием. Цветы, светящиеся красотой, ради одной минуты моего внимания. Я мог не заметить эти проявления любви моего мира ко мне, как не замечают любви матери, привыкая к ней, как к чему-то, само собой разумеющемуся. Заметил. Только этого мало. Надо бы ответить на эту любовь... Не торопясь, перелистываю страницы своей памяти, про детство, юность и зрелость. Про жизнь. Замечательно, прикольно, стыдно, смешно - целая гамма чувств. Что-то настораживает. Что-то не так. Вспоминаю, как мне хорошо, интересно и уютно было в детстве. Спасибо маме с папой. Что же все-таки не так? А... вот оно! Я в этот мир попал впервые, ма...а... ленький такой, ничего не знал, ничего не умел, свет и тот увидел впервые. Почему же мне было так хорошо в этом незнакомом мире, с самого начала - уютно и интересно. Почему в двухлетнем возрасте спокойно, не особенно напрягаясь, "с нуля" освоил неизвестный язык, ставший для меня родным. Затем, так легко "разобрался" с окружающими меня людьми и вещами, что за 2,5 - 3,5 года стал в этом непростом мире - "своим в доску"? В течение нескольких лет научился говорить сам и понимать то, что говорят мне. Прожив всего год на незнакомой планете, разобрался с законами гравитации, с нуля научился ходить и даже бегать. Между делом, просто ковыряя в носу, постиг понятия "мое", "внутри" и "снаружи". Глядя в небо, не будучи птицей и ни разу не оторвавшись от земли, вдруг понял, что такое высота. И еще много чего узнал. Не помню как. Но помню, что легко. И самая большая загадка: как я научился испытывать эмоции? Практически всему можно научить. Но совершенно невозможно научить чувствовать, испытывать эмоции. Развивать эмоции можно, научить им нельзя. Поэтому они даются детям с рождения, практически в готовом виде. Например, мне никто не объяснял, что такое радость и когда нужно радоваться, а я, лежа в коляске, уже смеялся. Мне никто не объяснял, что такое грусть и когда нужно грустить, а я, ползая по кроватке, уже горько плакал. Мне никто не рассказывал про любовь, а я за первую неделю жизни успел бешено влюбиться в своих родителей. Еще не посмотрев ни одного фильма Хичкока, почему-то начал бояться темноты. В данном случае не важно, что темноты. Главное, что меня никто не учил испытывать страх, бояться. Без чужих объяснений и подсказок, самостоятельно научился чувствовать. Объяснение простое и единственное: я был вундеркиндом, урожденным гением, таким же, как и все остальные дети на этой планете. А почему все дети гениальны? Так это, как говорится, второй вопрос. Ответ на него появился позднее, лет в 10 - 11, когда со мной происходила странная метаморфоза. Тогда, совершенно внезапно, я понял, что начинаю "думать словами". Мне пришлось "называть" предметы, думая о них. Оказалось, что до этого я мыслил без слов. Окружающие меня предметы и людей мне не нужно было называть словами, я просто "понимал", "знал" их. Смотрел на воду и понимал, что это такое, не называя ее водой. Ветер, звезды, камень, стул, ложку... - все, что меня окружало, я просто "знал", "понимал". Слова были нужны только для общения с другими людьми. С миром я разговаривал молча, чувствуя его. Только с людьми я общался словами. Причем эти два способа общения существовали одновременно, не мешая друг другу. С окружающим миром мы были на "ты", прекрасно понимая друг друга, без слов. С родителями и окружающими людьми мне тоже было легко, хотя способ общения был совсем другой. Хорошо разговаривая с годовалого возраста, я считался весьма сообразительным малым, легко общался со сверстниками и хорошо учился. В 10-11 лет, как-то очень внезапно, прервалось общение с миром. Мне пришлось переучиваться. До сих пор помню, как это было неприятно. Неприятен был не только процесс переучивания. Было ощущение, что уходит нечто очень важное. Начиная думать словами, я потерял "беззвучное, бессловесное" понимание мира, вещей и людей. До сих пор с грустью вспоминаю, как мне достаточно было посмотреть на человека, чтобы понять какой он. Я словно на секунду становился им, чувствовал его, как себя. Это было именно чувство. Слов в этом "понимании" не было, все шло на уровне ощущений. Эта "перестройка" происходила, если меня не подводит память, в течение года. Кстати, на моей успешной учебе в школе это не отразилось, поэтому кроме меня, этих перемен никто не заметил. Я тогда решил, что тоже самое происходит со всеми, и просто терпеливо учился "думать по - взрослому". Жаль, что процесс оказался необратим. Уверен, что многие вспомнят нечто похожее, а те, кто не вспомнят, просто хорошо забыли. Спустя много лет, сидя в компании приятелей, на вопрос: "О чем я мечтаю", неожиданно для всех и для себя ответил: "Хочу, чтобы меня понимали без слов". Наверное, так проявилась моя ностальгия по детству, имея в виду тот великолепный период жизни, когда мир был моим и все было понятно. Как потом оказалось, это было совсем не мечтой, а реальностью. Только я об этом не знал, как не знал и многого другого о себе и о своей будущей жизни. Я же человек, а не всезнающий Бог. Кстати, быть всезнающим, еще не значит быть Богом. Величие Бога - не в знании, он сам - знание, и не в его всемогуществе - Бог не может быть иным. Величие Бога в доброте - безграничной, бездонной, бесконечной, которая и есть Любовь. P.S. Так почему же «все дети гениальны»? Да потому что, отправляясь в новый, физический мир, мы получаем и несем в себе ЧАСТИЧКУ БОГА. И с первой минуты жизни мы знаем что и как нужно делать: кричать, чтобы расправить легкие и дышать, сосать, глотать чтобы расти, ЛЮБИТЬ...